Вильгельм III, "заменить интеллектуальными средствами то, что государство потеряло в физической силе". Но он также - и в этом его истинное значение - придал институциональное выражение новому пониманию цели высшего образования.
Эмансипированные граждане, вышедшие из всех ступеней гумбольдтовской системы образования, должны были принимать активное участие в политической жизни прусского государства. Штейн надеялся достичь этого путем создания выборных органов муниципального самоуправления, которые способствовали бы более активному участию в решении вопросов, представляющих общественный интерес. Незадолго до его отставки министерство приняло Муниципальный ордонанс (Städteordnung) от ноября 1808 года. Категория "гражданин" (Bürger), которая раньше в основном ограничивалась привилегированными членами корпоративных организаций, таких как гильдии, была расширена и включала всех лиц, владеющих домом (включая одиноких женщин) или занимающихся "муниципальным ремеслом" в черте города. Все граждане мужского пола, удовлетворяющие скромному имущественному цензу, имели право голосовать на городских выборах и занимать муниципальные должности. Утверждаемая здесь эквивалентность между правом собственности (Teilhabe) и правом участия (Teilnahme) станет постоянной темой в истории либерализма XIX века.
Этот же проект - вовлечение граждан в активное участие в государственных делах - был перенесен на все королевство в период правления Харденберга. Фоном для этого замечательного эксперимента с участием населения, который вышел за рамки программ, предусмотренных большинством просвещенных реформаторов до 1806 года, стал серьезный финансовый кризис. В 1810 году Наполеон вновь потребовал выплаты военной репарации и предложил министерству Дохны-Альтенштейна выбор между выплатой репарации и уступкой части Силезии. Когда министры задумались о последнем варианте, Фридрих Вильгельм III освободил их от обязанностей и назначил Харденберга, который пообещал удовлетворить французский счет за счет радикальной фискальной реформы. Государственный долг быстро рос - с 35 миллионов талеров в 1806 году до 66 миллионов в 1810-м, а девальвация монет, выпуск новых бумажных денег и привлечение займов под высокие проценты подпитывали инфляционную спираль.
Чтобы предотвратить дальнейшее ухудшение ситуации, Харденберг выпустил залп эдиктов, объявлявших о масштабных фискальных и экономических реформах. Налоговое бремя должно было быть уравнено путем введения "территориального налога на потребление", свобода предпринимательства, провозглашенная Октябрьским эдиктом и Муниципальным ордонансом, должна была быть введена в действие по всему королевству, церковное и государственное имущество должно было быть распродано, а тарифная и налоговая системы должны были быть тщательно переработаны и рационализированы. Чтобы пропустить эти противоречивые предложения через систему, в феврале 1811 года канцлер созвал Ассамблею знати, состоящую из шестидесяти человек, выдвинутых различными региональными и местными элитами, и сообщил им, что они должны рассматривать себя как "представителей всей нации", чья помощь будет необходима в создании свободного и равноправного прусского общества.46 Цель, как выразился Харденберг в меморандуме от марта 1809 года, заключалась в том, чтобы найти способ добыть необходимые средства, не разрушив "узы любви и доверия между правительством и народом". Обложив себя новыми налогами, ассамблея "избавит монарха от необходимости требовать тяжких жертв, уменьшит неприязнь среди граждан государства, даст им возможность контролировать детали реализации, докажет их патриотизм и оживит необходимую приверженность общему благу".47
В итоге собрание - как и многие другие исторические собрания, созванные с той же целью, - оказалось разочарованием. Харденберг надеялся, что общественно активные члены собрания дадут конструктивные советы по осуществлению необходимых изменений и разработке дальнейших нововведений, а затем соберут чемоданы и вернутся в свои провинции в качестве пропагандистов правительства. Вместо этого представители громко высказали свои возражения против планов Харденберга, и собрание превратилось в форум антиреформистских настроений. Оно было быстро распущено. Та же проблема преследовала скромно названные "временные национальные представительства", избранные местными правительственными ассамблеями и созванные канцлером в 1812 и 1814 годах. В ретроспективе кажется маловероятным, что Харденберг мог добиться успеха в работе этих псевдодемократических собраний. В первую очередь он не собирался позволять им брать на себя полномочия полноценного парламента; их функции должны были быть консультативными. Они должны были стать проводниками взаимопонимания между правительством и народом. Это была мечта просветителей о разумном "разговоре" между государством и гражданским обществом.
Однако, как показали ассамблея и два промежуточных представительства, это конгениальное видение не обеспечивало подходящих механизмов для публичного примирения противоположных социальных и экономических интересов в период обострения конфликта и кризиса. Эксперименты Харденберга с представительством проиллюстрировали проблему, лежащую в основе проекта реформ, а именно: там, где действия правительства вызывали споры, ритуалы участия имели тенденцию концентрировать и усиливать оппозицию, а не создавать консенсус. Та же проблема наблюдалась и в городах, где ассамблеи, созданные Штайном, часто становились противниками реформаторских мер.48
Среди тех, кто выиграл от усилий по созданию более свободного, равного и политически целостного общества граждан, были и евреи прусских земель. Несмотря на частичное ослабление контроля для наиболее привилегированных слоев при Фридрихе Вильгельме II, прусские евреи все еще подвергались множеству особых ограничений, а их дела управлялись под определенной юрисдикцией. Первые сигналы к более всеобъемлющей реформе появились с ордонансом о городах 1808 года, который разрешил "защищенным, владеющим собственностью евреям" голосовать и занимать муниципальные должности в качестве членов городских и поселковых советов. Именно благодаря этой либеральной мере Давид Фридлендер, ученик Мендельсона, стал первым евреем, занявшим место в берлинском совете. Однако идея всеобъемлющей эмансипации по-прежнему вызывала споры в администрации.49 В 1809 году задача по разработке предложения о будущем статусе евреев была возложена на Фридриха фон Шреттера. Шреттер предложил постепенный подход, начав с постепенного снятия ограничений и медленно продвигаясь к предоставлению полных прав гражданства. Его проект был разослан в различные правительственные ведомства для получения комментариев.
Реакция внутри администрации была неоднозначной. Консерваторы, контролировавшие министерство финансов, настаивали на том, что эмансипация должна быть обусловлена отказом от соблюдения всех ритуалов и прекращением еврейской торговой деятельности. Гораздо более либеральным был ответ Вильгельма фон Гумбольдта. Он ратовал за чистое отделение церкви от государства; в государстве, организованном по светскому принципу, утверждал он, религия отдельного гражданина должна быть сугубо частным делом, не влияющим на осуществление прав гражданства. Однако даже Гумбольдт придерживался мнения, что эмансипация в конечном итоге приведет к добровольному самороспуску иудаизма. "Поскольку ими движет врожденная человеческая потребность в высшей вере", - утверждал он, - евреи "по собственной воле обратятся к христианской [религии]".50 Обе точки зрения предполагали - как и Дохм за двадцать лет до этого - что эмансипация повлечет за собой "воспитание" евреев, отказ от их веры и привычек в пользу более высокого социального и религиозного порядка. Разница заключалась в том, что Гумбольдт представлял себе этот процесс как добровольное следствие эмансипации, в то время как чиновники министерства финансов видели в нем обязательное условие, навязанное государством.
Предложение об эмансипации вполне могло бы пролежать в архивах до окончания Наполеоновских войн, если бы
